Владимир Андреевич. Иду, государь. (Поклонившись, уходит.)
Иван (Марье). Чего глаза опустила, слова не молвишь, сидишь, как на поминках?
Марья. Государь, прости, буду весела.
Иван. А чего бледна, смутна-то чего?
Марья. Не гневайся на меня, ладо мое.
Иван. Или младенец, что ли, томит тебя?
Марья (тихо, со страхом). Нет, младенец как будто покоен.
В глубине появляются Оболенский и Репнин. За ними несколько опричников.
Оболенский. Что хотите ее мной делайте, – не сяду и не сяду за нижний стол…
Репнин. С мужиками, с конюхами нас посадили, спасибо тебе за честь, за место, великий государь.
Оболенский. Господи! Куда же теперь деться-то, свет клином, все под твоей властью, Иван Васильевич. (Заплакал.)
Магнус. Чего они кричат? Кто эти люди?
Иван. Мои шуты. Великие искусники, – уж рассмешат, так до слез.
Оболенский. Воистину шутами сделал ты нас. Выйдешь на двор-та, измахнешь рукавами, – над опустелой Москвой одни вороны тучами. Добился своего. (Становится на колени.) Делай с нами, что хочешь, только убери от нас царя Симеона. Вернись в Москву.
Репнин. Насмешил Москву. Весь свет насмешил… Уж будет!
Магнус. Мне не смешно, и никто не смеется.
Иван (Оболенскому). Шут, плохо веселишь гостя. (Репнину.) Ну, а ты чем позабавишь?
Опричники подталкивают Репнина к столу.
Басманов. Петухом покричи или в чехарду попрыгай, ну-ка, чего заробел, князь…
Репнин. Вот я сел, вот я сел! (Шлепается па пол и, оскалясь, глядит на всех.) Тут мое крайнее место. Уносите меня отсюда, вперед ногами.
Иван (Магнусу). Не смешно?
Магнус (захохотал). Очень смешно.
Иван. Еще смешнее будет. (Опричникам, указывая на князей.) Унесите их, нарядить обоих по чину.
Опричники с хохотом подхватывают брыкающихся князей и уволакивают их из палаты. Магнус катается от смеха. Иван зло кусает конец шелкового платка.
Мы люди простые. Забавы у нас невинные.
Появляются Владимир Андреевич и Ефросинья, которая ведет княжну под покрывалом.
Ефросинья. А вот и суженая-ряженая наша.
Владимир Андреевич. Принц Магнус, по обычаю, тебе встать, да у юницы покрывало поднять, да в уста ее поцеловать, да чару за ее здравие пить.
Магнус (толмачу). Черт меня возьми, будь что будет!
Ефросинья. Принц-батюшка, девки у нас на Москве красивые, а эта – внученька моя – как ландыш лесной, как ясный месяц среди звезд.
Владимир Андреевич (наливает чару). Принц Магнус, прими-ста от дочери моей поцелуй и чару.
Магнус. Готов исполнить волю великого государя и царя всея России.
Иван (кусая платок). Еще бы ты попятился.
Магнус поднимает на княжне покрывало и отшатывается, пораженный ее красотой.
Магнус. Несказанная красота! Иван. Не обманываем, торгуем честно.
Магнус. Хорош русский обычай! (Целует княжну.)
Княжна, обмерев от страха, как кукла, подставляет губы.
Ефросинья. Довольно и одного разика, батюшка, сладкого понемножку.
Магнус. О, я счастлив!
Марья встает, держа обеими руками чашу.
Марья. Принц Магнус, хочу пить здравие твое и нареченной невесты. (Идет к принцу и княжне.)
В это время к Ивану подходит встревоженный Малюта и – на ухо.
Малюта. Государь, ничего не пей, не ешь и царице не вели ни пить, ни есть.
Иван. Что?
Малюта. Девка, которая кричала утром, померла. Была отравлена.
Иван сходит с трона и идет к Марье.
Марья (принцу). Кинжалу подобно красота женская сердце пронзает, и нет покоя сердцу уязвленному, нет ему исцеления, лишь одна ему любовь исцелительница.
Иван (Марье – тихо). Не пей.
Марья. Вино, чистое, государь… За любовь пью эту чашу. (Выпивает, кланяется, идет к столу.)
Иван идет за ней.
Иван. Девка твоя умерла.
Марья. Марфуша умерла? (Покачнулась.) Смерть бродит около нас. Я утаила от тебя… Давеча, гляжу, яблочко на столе откуда-то взялось. Надкусила его и Марфуше отдала… Она и съела… (Покачнулась.) Кружится голова моя, от вина, что ли… Иванушко, я лишь кусочек съела маленький, и не понравилось мне яблочко… Горькое такое… (Упала на стул.) Страшно… Дитя не шевелится во мне, лежит, как мертвое… Не забывай меня, ладо мое.
Иван. Царице плохо!
Ефросинья. Господи, что это с ней?
Владимир Андреевич. За врачом пошлите, эй, кто-нибудь, за врачом!
Магнус (толмачу). Царица беременна, дело пустое, от этого не помирают. (Отходит в глубину.)
Марья. Ладо, возьми лицо мое в руки… Видеть тебя хочу… Где глаза твои Страшные? Наклонись ближе, что же ты… Месяц мой ясный, муж мой, батюшка мой… Орел мой сизокрылый… (Вскрикнула.) Плохо мне!.. Прощай! Прощай! Не забывай…
Иван (падает на колени около нее). Очнись! Марья! С тобой в гроб велю себя положить. Слышишь ты меня?
Марья. Слышу.
Иван. Дыханья у нее нет больше. Уста холодеют. Уходит в тьму без возврата. (В отчаянии падает на пол, реет на себе волосы.) Покинула, покинула, покинула… Ушла, любезная… Где ты, Мария? Дайте умереть мне… Быть не хочу! Смерть, смерть проклятая!
С хохотом опричники приволакивают Оболенского и Репнина, одетых в шутовские кафтаны и колпаки.
Малюта (всем). Уходите прочь! Государь хочет быть один.
Картина одиннадцатая
Там же. Ночь. Под сводами палаты темно. Свет от погребальных свечей падает только на покрытый парчой гроб на высоком помосте со ступенями, У изголовья гроба за раскрытой книгой стоит Иван. То, что лежит в гробу, нам не видно, лишь видно лицо царя. Хор, невидимый под сводами, поет: «Придите, дадим последнее целование». Из-под темных сводов палаты двигаются опричники и бояре для прощания с Марьей Темрюковной.
Грязной, перекрестясь, поцеловал, нахмурился, вздохнул, встретился взглядом с Иваном, покачал головой, прошел… Басманов, целуя, заплакал, зло вытирая слезы, оглянулся в темноту на бояр, прошел.
Магнус (замешкался у гроба, всплеснул руками, жалобно сморщился). О, государь!..
Иван помахал ему кистью руки, чтобы принц не нарушал тишины, проходил бы.
Михаил Темрюкович (шумно бросился к гробу, приник, зарыдал). Сестра, сестра!..
Иван (сквозь зубы, негромко). Проходи, не мешкай…
Оболенский, со всклокоченными волосами, тяжело дышит всходя по ступеням. Поднес персты ко лбу; затряс распухшим лицом. Встретился с неподвижным, испытующим, холодным взглядом Ивана, захлебнулся от волнения и страха. Иван коротким кивком приказывает ему пройти. М а л ю т а истово прощается, медленно, сурово взглядывает на Ивана, который шевелит губами, читая по книге. Проходит.
Ефросинья (еще издали видит насторожившиеся глаза Ивана. Идет смгло, со сжатым ртом, с платком для слез в левой руке. Перекрестясь, взглядывает на покойницу, закидывает голову, заламывает руки и начинает голосить так, что невыносимо слушать этот вопль). Ах, да зачем… зачем ты нас покинула… Ах, да на кого ты нас оставила… Ах, да не с нами, не с нами душенька твоя голубиная…