На Лобное место всходит Василий Грязной. Он в черном кафтане, в черной шапке, к поясу привязана метла. Положив руку на рукоять сабли, оглядывает толпу.
Грязной. Московские люди, государь хочет с вами говорить.
Сейчас же у подножья Лобного места становятся с бердышами [193] Михаил Темрюкович, Темкин, Суворов и другие.
К ним Басманов подводит юношу лет восемнадцати, также одетого в черное.
Басманов. Не робей, становись с ними. Грязной. Кого привел? Басманов. Царь велел ему стоять. Грязной. Кто таков?
Басманов. Борис, окольничего Федора Годунова сын. [194]
Грязной. Пусть стоит.
На Лобное место всходит Иван. Толпа затихает. Позади него Грязной и Симеон Бекбулатович – толстый, круглолицый, без бороды, с висячими усами, в парчовой золотой шубе, высоком колпаке с лисьей опушкой. Иван кланяется на три стороны.
Иван. Прощайте, прощайте, прощайте!
Толпа разом вздохнула и затихла. На Лобное место вскарабкался Василий блаженный и сел пригорюнясь.
Жития нам в Москве более не стало… Сколь ни грозил я и ни вразумлял, враги мои, недоброхоты людские, – князья и бояре мои, и окольничие, и все приказные люди, а с ними вкупе епископы и попы, держа за собой поместья и вотчины великие да жалованье государское получая к тому же, обо мне, государе, о государстве нашем, обо всем православном христианстве радеть не захотели… От недругов, с кем ныне ведем войну, государство оборонять не хотят… Ищут расхищения казны. Мучительства ищут всем добрым христианам. Попирают благочестие душ своих ради сребролюбия, ради сладости мира сего, мимотекущего. А захочу я кого казнить, – милые мои! Да крик-та, да шум-та! Епископы да попы, сложась с боярами да с князьями, начнут печаловаться о воре-то. Уж я для них – лев-кровоядец, я для них – дьявол злопыхающий… Твердыня адова – им самодержавное государство наше… Хотят жить по-старому, – каждому сидеть на своей вотчине, с войском своим, как при татарском иге, да друг у друга уезды оттягивать… Разума нет у них и ответа нет перед землей русской… Государству нашему враги суть, ибо, согласись мы жить по старине, и Литва, и Польша, и немцы орденские, и крымские татары, и султан кинулись бы на нас черезо все украины, разорвали бы тело наше, души наши погубили… Того хотят князья и бояре, чтобы погибло царство русское… Увы! Рассвирепела совесть моя. С князьями и боярами и наперсниками их жить в согласии более не можем. С великой жалостью сердца надумали мы оставить Москву и поехать куда-нибудь поселиться опричь. [195]
Опять вздох в толпе, плач и опять тишина.
Василий. Так, так, батюшка, так, так…
Иван. Хотим жить по-новому, на своих уделах [196] и думать и скорбеть о государстве нашем опричь земщины. [197] Вам, гости именитые, купцы посадские, и слобожане, и все христианство города Москвы и деревень московских, сомнения в том на меня никакого не держать. Гнева и опалы на вас у меня никакой нет.
Крики: «Горе нам! Горе нам! Останься! Останься!»
На расхищение вас не отдам и от рук сильных людей вас избавлю.
Мужик. Батюшка, не тужи, надо будет, – мы подможем.
Третий купец. Ты, государь, только спроси, а уж мы дадим…
Иван (кланяется налево – боярам). Не люб я вам. Хочу рубища вашего али еще чего худого? Припала мне охота есть вас, кровь вашу пить? Так, что ли? Прощайте. А как вам, князьям и боярам, без царя жить не мочно, жалую вам царя. (Дернул за руку и вытащил вперед себя Симеона Бекбулатова.) Вот вам царь всея земщины. [198] (Кланяется ему.) Жалую тебя, государь Симеон Бекбулатович, князьями и боярами моими, уделами и уездами ихними и градом Москвой.
Симеон Бекбулатович, сопя и вращая глазами, поправляет на голове высокий колпак. Бояре пятятся, закрываются руками, ахают, начинают кричать: «Бес, бес».
Оболенский. Черт в него вошел, черт!
Репнин. Государь головой занемог!
Ефросинья. Царица его зельем опоила!
Иван. Отходите от меня, изменники, в земщину. (Берет у Грязного метлу.) А мы идем опричь, не щадя отца и матери, брата и сестры, не щадя рода своего, этой метлой мести изменников и лиходеев с земли русской.
Василий (вдруг поднялся, заслоняя собой Ивана). Не надо, не надо! Не отнимайте дыхания его.
Тишина. Звон стрелы. Пронзительный женский крик.
Купчиха. Убили!
Василий падает, пронзенный стрелой. Иван наклоняется к нему, схватывает его повисшую голову, прижимает к себе и глядит в толпу страшными глазами.
Картина девятая
Палата нового дворца в Александровской слободе. В замерзших окнах – сумрак раннего рассвета. Басманов, поднимая фонарь, вглядывается в лица сидящих на лавке – дьяка В и с к о в а т о г о, дьяка Новосильцева, Юргена Ференсбаха – молодого человека, ливонца, и князя Воротынского.
Басманов. Висковатый – здесь. Новосильцев – здесь. Юрко Ференсбах.
Тот вскакивает.
Сиди, сиди смирно. Списки принес?
Ференсбах. Так, так, – списки рыцарей я принес…
Воротынский (заслоняясь рукой). А ты не слепи фонарем в глаза-то, шалун.
Басманов. Мне же отвечать, Михайло Иванович, – государь накрепко приказал прийти всем пораньше.
Новосильцев. Когда он спит только?
Басманов. А почитай, совсем не спит.
Входит М а л ю т а.
Малюта. Здорово. (Садится.)
Басманов. По-здоровому тебе, Малюта.
Малюта (Басманову). Ефросинья Ивановна опять к царице пошла?
Басманов. Не одна, с внучкой. Царица пожелала осмотреть княжну.
Малюта. Подлинно ли царица пожелала видеть Ефросиньину внучку?
Басманов. Княжну нынче будут принцу Магнусу показывать, не знаешь, что ли…
Входит Грязной прямо с мороза, трет уши, топает ногами.
Грязной. Ох, братцы! Опричнина – потрудней монашеского жития. Полсуток с седла не слезал.
Басманов. Ты, невежа, на конюшню пришел ногами стучать?
Грязной. Да ведь мороз жа. До костей пробрало и в брюхе со вчерашнего дня петухи поют.
Малюта. А ты привык воевать вокруг ендовы с медом, опричник.
Грязной. Не цепляйся ко мне, Скуратов. Взгляни лучше, каких я коней отобрал двенадцать тысяч голов. Один иноходец, сивый, с черным хвостом, – ну, колыбель.
Малюта (с усмешкой). Колыбель.
Басманов (мигнув ему). Василий, сегодня возвеселимся.
Грязной. Что ты говоришь! Эх, вот бы… Давно что-то не веселились.
Басманов. Приказан большой стол.
Грязной. По какому случаю?
Басманов. Обручать будем принца Магнуса с княжной Старицкой.
Грязной. Ох, я и напьюсь до удивления… Басманов. Да государь-то что-то суров.
Входит Иван со свечой. Взглядывает в окна, гасит свечу и садится на стул у стены – напротив лавки, с которой вскакивают сидящие на ней. К нему подходит Басманов.
Иван. Собаки выли всю ночь.
Басманов. Это замечалось, государь.
Иван. С чего собаки выли?
Басманов. Зверя чуют, государь. Мороз очень крепок, зверь из лесов вышел.
193
Бердыш – боевой топор в форме полумесяца, насаженный на длинное древко.
194
Борис, окольничего Федора Годунова сын. – Борису Годунову (ок. 1551–1605) по пьесе «лет восемнадцать». Действительно, Борис начал службу при дворе Ивана IV в 1570 году оруженосцем царя. Толстой допускает хронологический сдвиг, так как действие данной картины пьесы разворачивается в конце 1564 года.
195
…надумали мы оставить Москву и поехать куда-нибудь поселиться опричь. – 3 декабря 1564 года после окончания службы в кремлевском Успенском соборе Иван IV простился с митрополитом, Боярской думой, дворянами, московскими гостями и покинул Москву. Через несколько недель он остановился в Александровской слободе, откуда в начале января известил митрополита и Боярскую думу об отречении от престола; одновременно он обратился ко всем жителям Москвы, обвиняя бояр за оскорбления, причиненные ими ему, и за притеснения народа.
196
Хотим жить по-новому, на своих уделах… – Опричнина выделилась из Московского государства со своим двором, армией и территорией. «Это был особый двор (…) в столице на посаде за степами Белого города, за линией нынешних бульваров, отведены были улицы (Пречистенка, Сивцев Вражек. Арбат и левая от города сторона Никитской) с несколькими слободами до Новодевичьего монастыря» (Ключевским, с. 175).
197
…думать и скорбеть о государстве нашем опричь земщины. – После выделения опричнины в 1565 году вся остальная часть Московского государства стала называться земщиной. Она управлялась Боярской думой и приказами. Земские бояре заведовали всеми текущими делами, но о больших делах докладывали государю.
198
Вот вам царь всея земщины. – Толстой допускает хронологический сдвиг. Симеон Бекбулатович был поставлен великим князем земщины позднее.